Скорбный юбилей
Вспоминает Владимир Григорьевич Вилюра, в 1986 году работавший управляющим РПГК.
– Субботу 26 апреля 1986 года я буду помнить всю оставшуюся жизнь, – говорит Владимир Григорьевич. – События того дня в хронологической последовательности до сих пор стоят перед глазами, как будто они произошли вчера.
В то субботнее утро на даче в Глушце вместе с братом жены делали забор. Стояла прекрасная безветренная по-настоящему летняя погода, ярко светило солнце. Но ближе к обеду над Днепром начали сгущаться тучи, причем необычные по цвету, с какими-то желтовато-зелеными сполохами. У всех начало першить в горле, у шурина разболелась голова. Бросили работать, поехали в Речицу. Всю дорогу меня одолевало какое-то неясное предчувствие беды, чего-то непоправимого.
Едва зашел в квартиру, раздался телефонный звонок. С буровой позвонил начальник комплексной геофизической партии Георгий Мацуев. Говорит, не может произвести исследования методом радиоактивного каротажа: при поверке на поверхности отмечается такой высокий гамма-фон, что приборы шкалят, причем не работает и запасной комплект, специально привезенный дежурной машиной. Отправил партию на базу, решив, что разбираться будем в понедельник, но сам при этом не присутствовал, т.к. рано утром 28 апреля уехал на совещание в трест «Западнефтегеофизика» в Гомель. Прямо в разгар совещания меня вызвали к телефону, звонил Юрий Банов.
Вспоминает Юрий Владимирович Банов, в 1986 году – главный инженер РПГК.
– В понедельник утром проверили приборы, которые привез с буровой Мацуев, – все неисправны, все на поверхности фиксируют высокий уровень гамма-излучения. Такое, в принципе, возможно, когда в приборе разбит счетчик, измеряющий интенсивность гамма-излучения. Но он может быть разбит в одном приборе, в двух, а в тот день все приборы РК (радиоактивного каротажа, прим. авт.) и дозиметрическая аппаратура показывали одно и то же – очень высокий по сравнению с естественным уровень излучения. 28 апреля он составлял 1500 мкР/час вместо обычных 5-6 мкР/час. Сначала подумали, что где-то неподалеку от стеллажа с приборами лежит источник ионизирующего излучения. Но в хранилище все источники оказались на своих местах. Да и такой фон наблюдался не только возле стеллажа, а на всей территории базы. После телефонного звонка В.Г. Вилюре позвонил в санстанцию. Главный санитарный врач района Н.И. Шевченко сказал, что на Чернобыльской АЭС что-то произошло, но что – он сам не знает. Прислал специалистов, которые своими приборами подтвердили повышенный радиоактивный фон. Стало понятно, что случилось что-то страшное, но что – тогда никто не знал.
Не поддаваться панике – такие указания получили руководители РПГК от местных властей. А паники и не было. Дети как обычно ходили в школу, их родители – на работу, их бабушки и дедушки с энтузиазмом взялись за дачи и огороды. 1 мая в Речице прошла традиционная демонстрация, на которой также традиционно трудящиеся несли мирные майские лозунги и транспаранты вперемежку с портретами членов ЦК КПСС.
А в это время их организмы нещадно облучались радиоактивными частицами и в первую очередь – радиоактивным йодом-131. Раздай власти йодид калия, сделай йодную профилактику, здоровье многих людей можно было бы сохранить, а то и жизни. Но этого сделано не было. Как не было в первые дни и никакой официальной информации об аварии на ЧАЭС. Первое информационное сообщение о случившемся для широкой публики было сделано ТАСС 28 апреля 1986 года в 21.00 и звучало так:
«На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана необходимая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего». Что из этого можно было понять непосвященному?
Но слухи о заражении радиацией обширных территорий уже вовсю будоражили жителей города, сквозь шумы и треск «глушилок» об этом сообщали зарубежные радиостанции. 6 мая по украинскому телевидению к населению обратился министр здравоохранения УССР Анатолий Романенко. Он признал факт аварии, предупредил о повышении уровня радиоактивного фона в Киеве и посоветовал киевлянам меньше времени проводить на улице, реже проветривать помещения. В то время в Киеве речичане бывали гораздо чаще, чем в Минске, у многих там жили родственники, так что страшная новость стала достоянием гласности и у нас. Буквально на следующий день из Речицы начался большой исход. Кто мог, уезжали семьями. Кто не мог, отправляли куда подальше к родственникам детей. Те, у кого вся родня жила неподалеку, старались хотя бы не выпускать детей на улицу, запирали их дома, а сами отправлялись на работу, в том числе и в 30-километровую зону отчуждения. Побывавших там впоследствии назвали ликвидаторами или «чернобыльцами». Среди них были и Владимир Гребенчук, Николай Делец, Павел Стрижак и Валентин Пищиков, в минувший понедельник пришедшие в Школу искусств на встречу с учащимися.
Николай Делец – машинист каротажного подъемника РПГК – в 1986 и 1987 годах работал на расконсервированных разведочных скважинах в Наровлянском районе.
– Это были недельные командировки, – вспоминает Николай Николаевич. – До ЧАЭС было километров 12. Мы производили прострелочно-взрывные работы, после чего в скважины что-то закачивалось. Что? Не знаю до сих пор.
Владимир Гребенчук в то время работал на станции скорой медицинской помощи водителем. В Брагинском районе вахтовым методом пробыл с 3 мая по 20 августа 1986 года.
Работники Речицкого ПЭСа мастер Валентин Пищиков и водитель Павел Стрижак работали в Брагинском и Хойникском районах на реконструкции действующих и строительстве новых подстанций. Первая командировка Валентина Петровича датирована 15 мая, а Павла Васильевича – 28 апреля 1986 года.
Своими воспоминаниями с учащимися школы поделился Николай Делец. Ребята из уст очевидца узнали, что из себя представляет «мирный атом», вышедший из-под контроля. Учащиеся школы вручили ликвидаторам аварии на ЧАЭС цветы и совместно с преподавателями организовали небольшой концерт.
Влад Макаревич